Давайте я сначала поясню, как такая конспирология возникает, а потом объясню, почему про Булгакова неправда.
Возникает так: есть некое соблазнительное предположение, основанное на нескольких реальных сходствах, совпадениях. Ну, например, утка «Дюма — это Пушкин», опровергаемая в два счета, но почему-то постоянно всплывающая. Почему она всплывает? Потому что приятно считать себя знатоком некоей скрываемой (почему, с какой целью скрываемой?) истины? Отчасти и поэтому, но больше потому, что человеческий мозг любит аналогии и упрощения. На этом принципе, прекрасно применимом в алгебре, но буксующем в истории и литературе, построена, например, «Новая хронология» Фоменко и Носовского. Был один великий писатель — и были знакомые с ним два писателя вроде бы помельче, написавшие вдруг два великих произведения. Ну конечно же, на самом деле это написал тот писатель, который покрупнее. Зачем написал? Ну, он уже явно был в опале, его не печатали, а нужны были деньги. Почему об этом молчал в приватном кругу? Ну, наверное, стыдно было признаваться. Но мы-то знаем: смотрите, вход Остапа Бендера в город N. очень похож синтаксически на зачин романа Мастера о Понтии Пилате! Чем не доказательство?
Все это подается очень вдохновенно. Ссылки на архивные данные, биографические свидетельства, компьютерный анализ текста — все это не принимается, потому что сухая наука не способна понять творческую истину.
На самом деле способна. Вот несколько самых простых аргументов против теории «Булгаков написал „Двенадцать стульев“ и „Золотой телёнок“».
- Сходство стилистики. Сходство это, с одной стороны, объяснимое: и Булгаков, и Ильф/Петров много занимались фельетонной журналистикой, совместно работали в «Гудке», читали друг друга, влияли друг на друга. Но, с другой стороны, если вы начнете вчитываться в их тексты, вы увидите разницу — не только в стилистике (то есть в построении фразы, в подборе эпитетов), но и шире, в проблематике. К 1927 году, когда И/П начинают работать над «12 стульями», Булгаков уже прошел период интереса к «советской пикареске» («Похождения Чичикова»), хотя черты плутовского архетипа можно встретить в героях «Мастера и Маргариты». Он видит свою роль «большого писателя» (за пределами журнальной работы) иначе; он работает над вещами историческими — или по крайней мере сочетающими бытовое с историческим: уже написаны «Белая гвардия», «Дни Турбиных» и «Бег», а главное — уже задуман роман «Мастер и Маргарита», над которым Булгаков с конца 1920-х ведет интенсивную работу. Разумеется, журнальная фельетонистика остается и в романах И/П много тем, которые возникают в фельетонах Булгакова или в его «Зойкиной квартире»; но эти же сатирические темы, например растратчики, квартирный вопрос, «бывшие люди» — вообще общие места сатиры 1920-х, то же мы можем встретить у Катаева, у Олеши и у всей этой окологудковской компании. Что касается отношения к советскому режиму, краеугольного вопроса поэтики и Булгакова, и И/П, то оно очень разное, у Булгакова явно более амбивалентное; его не очень интересовала фельетонная сатирическая галерея отживших типов, в его текстах трудно представить себе персонажа вроде Васисуалия Лоханкина. Ну и потом, про стилистику: а рассказы про Колоколамск, «Одноэтажную Америку» — это все тоже Булгаков написал? Или Ильф и Петров сами научились успешно копировать стиль Булгакова? А как объяснить обилие в романах И/П, особенно в «Теленке», одесских мемов, не свойственных Булгакову? Сторонники теории указывают, что в остальном творчестве И/П нет персонажей, похожих на Бендера. А почему нужно пихать кого-то похожего в каждое произведение? Наконец: в «Мастере и Маргарите» действительно можно найти переклички с романами Ильфа и Петрова (и об этом есть серьезные работы: например, книга Майи Каганской и Зеева Бар-Селлы «Мастер Гамбс и Маргарита»). Но и роман Булгакова был завершен девятью годами позже «Золотого телёнка» — логично, что более раннее произведение повлияло на более позднее, но из этого совершенно не следует, что оба произведения написаны одним автором.
- «Нужны были деньги». Конечно, были нужны, а кому нет? Но в 1927–1928 годах, когда «12 стульев» пишутся и публикуются, Булгаков ещё не пребывает в опале и деньги у него есть: с публикацией прозы у него всегда были проблемы, но он остается востребованным драматургом, его пьесы идут в театрах, ему благоволит Сталин. Опала приходит в 1930-м — «Золотой теленок» в это время уже активно сочиняется.
- Жизнь И/П и метод их совместной работы нам неплохо известны. Жизнь Булгакова известна и задокументирована совсем хорошо. Не странно ли, что в период напряженнейшей работы (а Булгаков работал все время), становления и оформления главного своего замысла он вдруг пишет два довольно больших романа и отдает их на сторону? С чем связан в таком случае заговор молчания вокруг этой работы — особенно в кругу, где все подряд сплетничали, в первую очередь тот же Катаев, который, как мы знаем, действительно сначала попросил своего брата Петрова и его соавтора Ильфа написать ему по-быстрому авантюрный роман, чтобы он потом его отполировал рукой мастера, — а увидев начало «12 стульев», понял, что перед ним совершенно зрелый текст и от своей авантюры отказался? Почему Булгаков не рассказал об этом подлоге хотя бы своей третьей жене Елене Сергеевне, с которой как раз в 1929 году познакомился, — а та бы не намекнула на это булгаковедам, с которыми ей довелось пообщаться после оттепели?
- «Нет рукописей». Это неправда: сохранилась черновая редакция «Золотого теленка», под названием «Великий комбинатор». Многие наброски к романам можно найти в записных книжках Ильфа.
Романы Ильфа и Петрова очень интересны и сложны, они требуют не менее тщательного комментария, чем проза Булгакова (и, по счастью, такие комментарии есть). Нет никаких причин видеть в них халтуру, написанную для заработка, или тексты, в отчаянии отданные другим авторам, чтобы они только попали в печать (тут, скорее всего, накладывается знание о более поздней практике диссидентов, которые действительно печатали так под чужими именами свои статьи и переводы). Конспирология — это увлекательно, но подменяет собой филологию.