Глава 8 "Города"

ГОРОДА Города это как бы электрические трансформаторы: они по- вышают напряжение, ускоряют обмен, они беспрестанно вер- шат жизнь людей. Разве не родились они из самого древнего, самого революционного из всех разделений труда: полей, с одной стороны, и так называемых городских видов деятельно- сти, с другой? «Противоположность между городом и деревней начинается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного строя к государству, от местной ограниченности к нации и проходит через всю историю цивилизации вплоть до на- шего времени...» К. Маркс написал это во времена молодости. Город-как бы цезура, разрыв, [новая] судьба мира. Когда он возникает, неся с собою письменность, то открывает двери того, что мы называем историей. Когда с наступлением XI в. город возродился в Европе, началось возвышение небольшого континента. Как только он расцветает в Италии, наступает Воз- рождение. Так было со времен городских общин, полисов клас- сической Греции, со времен медины в эпоху мусульманского за- воевания и до наших дней. Все поворотные моменты роста выражались во взрыве урбанизации. Что же касается постановки вопроса о том, были ли города причиной, истоком роста, то он в такой же мере бесполезен, как и вопрос о том, несет ли капитализм ответственность за эконо- мический подъем XVIII в. или за промышленную революцию. Здесь в полной мере действовала столь дорогая сердцу Жоржа Гурвича «обоюдность перспектив». Город настолько же порож- дал подъем, насколько бывал порожден последним. Но что не- сомненно, так это то, что, даже когда город и не порождал подъем целиком, он обращал его к своей выгоде. И что такая иг- ра в городе обнаруживается легче, нежели в любом ином месте. ГОРОД КАК ТАКОВОЙ Город, где бы он ни находился, всегда предполагает опреде- ленное число реальностей и процессов, притом с несомненной регулярностью. Не существовало города без непременного раз- деления труда и не бывало сколько-нибудь продвинувшегося разделения труда без вмешательства города. Не бывало города без рынка и не было региональных или национальных рынков без городов. Часто говорят о роли города в развитии и диверси- фикации потребления, но очень редко-о таком важнейшем, не- смотря ни на что, факте, что даже самый бедный горожанин обязательно снабжался через рынок, что город в целом делал рынок всеобщим явлением. Но ведь как раз там и проходил фундаментальный водораздел между обществами и экономика- ми, где они оказывались по одну или по другую сторону гра- ницы рынка (я еще вернусь к этому). Наконец, не существовало городов без власти, одновременно и защищающей и принуж- дающей, какова бы ни была форма такой власти, какая бы со- циальная группа ее ни воплощала. А если власть существовала вне пределов города, то в нем она приобретала дополнительное измерение, получала совершенно иное по характеру поле дея- тельности. И наконец, не бывало выхода в [окружающий] мир, не бывало дальних обменов без городов. Именно в этом смысле я мог написать с десяток лет на- зад-и придерживаюсь такого взгляда и сегодня, невзирая на изящную критику Ф. Абрамса-что «город всегда город», где бы он ни располагался как в пространстве, так и во времени. Это никоим образом не означает, что все города были похожи друг на друга. Но если отвлечься от очень разных самобытных черт, все они обязательно говорили на одном и том же в своей основе языке: это был непрерывный диалог с деревней, первая необходимость повседневной жизни; пополнение людьми было столь же необходимо для города, как вода для мельничного ко- леса ; одними и теми же были неизменное высокомерие городов, их стремление отличаться от других, их обязательное располо- жение в центре сети более или менее дальних связей, их сочлене- ние со своими предместьями и с другими городами. Ибо ника- кой город никогда не предстает перед нами без «сопровожде- ния» других. Одни города были господами, другие-слугами или даже рабами; они образовывали и сохраняли определенную иерархию, как в Европе, так и в Китае или других странах.

ОТ НЕЗНАЧИТЕЛЬНОЙ РОЛИ ГОРОДОВ К ИХ ГЛОБАЛЬНОМУ ЗНАЧЕНИЮ Как необычная концентрация людей, домов, близко друг к другу расположенных, порой примыкающих стена к стене, го- род был аномалией в смысле населенности. Не то чтобы он всег- да бывал полон народу или выглядел «волнующимся человече- ским морем», как говорил Ибн Баттута, восхищаясь Каиром, с его 12 тыс. водоносов и тысячами наемных погонщиков вер- блюдов. Существовали города, едва зарождавшиеся, и иные поселки превосходили их числом жителей, как, скажем, огромные деревни России в прошлом и ныне, как «сельские го- родки» итальянского Юга (Mezzogiomo) или юга Андалусии, или созвездия яванских деревушек, образующих неплотную ткань на этом и «поныне деревенском острове». Но таким раз- бухшим и даже сливавшимся друг с другом деревням не обяза- тельно суждено было сделаться городами. Ибо значение имело не только количество. Город суще- ствует как город лишь в противопоставлении образу жизни, бо- лее низкому, чем его. Это правило не знает исключений, и ника- кие привилегии его заменить не в состоянии. Не было ни одного города, ни одного городишки, у которого не было бы своих де- ревень, своего подчиненного клочка сельской жизни, который бы не навязывал своей округе услуги своего рынка, пользование своими лавками, своими мерами и весами, своими ростовщика- ми, своими законниками и даже своими развлечениями. Чтобы существовать, ему нужно было господствовать над какой-то «империей», пусть даже крохотной. Варзи, в сегодняшнем Ньевре, в начале XVIII в. насчитывал едва 2 тыс. жителей. Но это был самый настоящий город со своей буржуазией: юристы были в нем настолько многочис- ленны, что невольно задаешься вопросом, чем они могли быть заняты даже среди неграмотного и потому, вполне очевидно, вынужденного прибегать к перу ближнего крестьянского населе- ния. Но эти законники были также и собственниками; другие го- рожане владели кузницами, дубильными мастерскими, торгова- ли дровами. Последняя категория собственников пользовалась таким благоприятным обстоятельством, как торговля «поте- рянными поленьями» вдоль рек; порой они принимали участие в чудовищных масштабов снабжении дровами Парижа, распо- лагая лесосеками подчас в далеком Барруа. То был вполне ти- пичный случай небольшого городка на Западе, какие встреча- лись тысячами. Для ясности следовало бы иметь очевидный и неоспоримый нижний порог, который бы определял начальный уровень го- родской жизни. Но по этому поводу нет согласия, да его и не может быть. Тем более что такая граница менялась со време- нем. Для французской статистики город-это (еще и сегодня) поселение с минимум 2 тыс. жителей, т. е. как раз величина Вар- зи около 1700 г. Для английской статистики исходная цифра со- ставляла 5 тыс. Так что, когда утверждают, что в 1801 г. города насчитывали 25% населения Англии, следует знать, что, если берутся за основу общины, превышавшие 2 тыс. человек, процент поднимется до 40. Со своей стороны Ришар Гаскон, имея в виду XVI в., счи- тает, что «шестьсот дворов (т. е. в целом от 2 тыс. до 2500 жите- лей) были бы, несомненно, довольно удачной нижней грани- цей». Я же думаю, что по крайней мере для XVI в. такая граница чересчур высока; возможно, на Р. Гаскона произвело чрезмерное впечатление сравнительное обилие городов, тяго- тевших к Лиону. Во всяком случае, в конце средних веков на всю Германию насчитывалось лишь 3 тыс. населенных мест, полу- чивших права города. А ведь их население составляло в среднем 400 человек. То есть обычный порог городской жизни был для Франции, и вне сомнения для всего Запада (исключения лишь подтверждали правило), намного меньше населения Варзи. Так, например, в Шампани в Арси-сюр-Об, которому Франциск 1 в 1546 г. разрешил окружить себя стенами,-месте расположения соляных складов и центре архидиаконата,- в начале XVIII в. все еще насчитывалось только 228 дворов, т. е. 900 жителей. Шаурс, где были госпиталь и коллеж, в 1720 г. имел 227 дворов, Эруа-265, Вандёвр-сюр-Барс-316, Пон-сюр-Сен-188. Именно до таких низких пределов должны распространять свои исследования историки города. Ибо, как заметил О. Шпен- глер, малые города в конечном счете «побеждали» прилегаю- щую сельскую местность, они наполняли ее «городским созна- нием», хотя и сами бывали «пожраны» и порабощены более населенными и более активными поселениями, чем они. Та- ким образом, эти города оказывались включены в системы го- родов, которые регулярно функционировали вокруг какого- нибудь «города-солнца». Но было бы ошибочно учитывать только города-солнца-Венецию или Флоренцию, Нюрнберг или Лион, Амстердам или Лондон, Дели или Нанкин или Осаку... Повсюду города образовывали иерархию, и одна только вершина пирамиды, сколь бы ни была она значительна, не со- ставляла всего. В Китае иерархия городов фиксировалась в ча- стице, которая добавлялась к названию (фу -город первого ран- га, чжоу -второго, ян-третьего), и иерархия эта не учитывала на еще более низком уровне простейшие городки, которые строились в бедных провинциях из-за «необходимости сдержи- вать полудикие народы, кои с трудом переносят иго власти». Но как раз такой уровень элементарных городских поселений, связанных с деревенским окружением, виден нам хуже всего, что в Китае, что на остальном Дальнем Востоке. Немецкий врач, который в 1690 г. проехал по йедоской (токийской) дороге через небольшой городок, насчитал в нем 500 домов, т. е. самое малое 2 тыс. жителей, включая и предместья. Эта последняя деталь сама по себе доказывает, что то был именно город. Но подобные заметки встречаются редко. Важно было бы, однако, суметь оценить всю массу городских систем, их общий вес, т.е. опять-таки опуститься до нижнего их предела, до взаимодействия города и деревни. Такие общие цифры по- дошли бы нам куда больше, нежели цифры частные: мож- но было бы положить на одну чашу весов все города, а на другую-все население либо империи, либо нации, либо эко- номического региона, а затем вычислить соотношение между тем и другим весами. И это был бы довольно надежный спо- соб оценки определенных экономических и социальных струк- тур наблюдаемой единицы. Или же то был бы по крайности довольно надежный способ, если бы такие процентные отношения было легко установить с достаточной точностью. Те, что предлагает книга И. КулиШе- ра, представляются, таким образом, чрезмерно высокими, че- ресчур оптимистическими в сравнении с современными оценка- ми. Не будем уж говорить об утверждении Кантийона, писавше- го: «В общем полагают, что половина жителей государства зарабатывает себе пропитание и проживает в городах, другая же половина-в деревне». Недавний расчет М. Рейнара дает для Франции времен Кантийона всего лишь 16% городского населе- ния. К тому же все зависит от уровня, принятого за базу. Если под словом «город» понимать поселения, имевшие более 400 жителей, то Англия в 1500 г. имела 10% городского населения, а в 1700 г.-25%. Но ежели нижней отметкой считать 5 тыс. чело- век, то в 1700 г. процент составит только 13, в 1750 г.-16 и в 1801 г.-25. Вполне очевидно, таким образом, что пришлось бы переделать все расчеты, исходя из единого критерия, прежде чем мы сможем с должной убедительностью сравнивать степень ур- банизации различных регионов Европы. Сейчас же можно самое большее только наметить какие-то особенно высокие или осо- бенно низкие уровни. Если обратиться к нижнему уровню, то самые скромные цифры в Европе относятся к России (2,5°о в 1630 г., З-в 1724 г., 4-в 1796 г. и 13°о в 1897 г.) 15. Следовательно, 10-процентный уровень для Германии в 1500 г. отнюдь не представлялся бы не- значительным в сравнении с цифрами для России. Нижний уро- вень-это и английские колонии в Америке в 1700 г., когда Бо- стон насчитывал 7 тыс. жителей, Филадельфия-4 тыс., Нью- порт 2600, Чарлстон 1100, Нью-Йорк-3900 жителей. И тем не менее с 1642 г. в Нью-Йорке, тогда Новом Амстердаме, гол- ландский кирпич «на современный манер» сменил дерево в строительстве домов: очевидный признак возросшего богат- ства. Кто бы не признал городской характер этих еще незначи- тельных центров? В 1690 г. они представляли то «городское на- пряжение», какое допускало общее население в 200 тыс. человек (плюс еще какое-то его число, рассеянное по обширному про- странству), всего 9°/о этого населения. К 1750 г. населения Япо- нии, уже тогда многочисленное (26 млн. жителей), включало будто бы 22°„ горожан 16. Для высокого уровня более чем вероятно превышение 50°д отметки для Голландии (140 180 горожан из общего населения в 274 810 человек, т. е. 51^ в 1515 г., 59-в 1627 г., 65% в 1795 г.). По данным переписи 1795 г., даже провинция Оверэйссел, опре- деленно не самая передовая, достигла уровня 45,6°^^, Чтобы интерпретировать такую гамму цифр, остается уз- нать, с какого момента (быть может, около 10°о?) урбанизация населения достигает «первичного уровня эффективности». Не было ли в дальнейшем и другого значимого порога, около 50 или 40°„, а то и меньше? В общем, не существовало ли порогов а 1а Вагеман, начиная с которых все обнаруживало бы тенденцию изменяться само собой?

ПОСТОЯННО ВОЗОБНОВЛЯЮЩЕЕСЯ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА При зарождении и на всем протяжении жизни городов в Европе и в других регионах важнейшей была и оставалась одна и та же проблема: речь идет о разделении труда между деревней и городскими центрами, разделении, которое никогда оконча- тельно не определялось и неизменно вновь и вновь возобновля- лось. В принципе в городе располагались торговцы, сосредото- чивались функции политического, религиозного и экономиче- ского управления, ремесленное производство. Но только в принципе, ибо такое разделение продолжало колебаться, скло- няясь то в одну, то в другую сторону. В самом деле, не будем думать, что такая разновидность классовой борьбы разрешалась сама собою (ipso facto) в пользу города, который был сильнейшим из двух партнеров. Не нужно также думать, будто деревня, как это обычно говорится, по не- обходимости предшествовала городу во времени. Конечно, ча- сто бывало, что развитие «сельского окружения в силу прогрес- са производства делало возможным появление города»^, но последний не всегда был вторичным продуктом. В своей восхи- тительной книге Дж. Джекобс утверждает, что город появляет- ся по крайней мере одновременно с сельскими поселениями, ес- ли не раньше 19. Так, в VI тыс. до н. э. Иерихон и Чатал-Хююк в Малой Азии были городами, создававшими вокруг себя дерев- ни, которые, забегая вперед, можно было бы назвать совре- менными. Это, конечно, происходило в той мере, в какой земля тогда была доступна как незанятое и свободное пространство, где можно было создавать поля почти что в любом месте. Такая ситуация могла повториться в Европе Х1-Х11 вв. А еще ближе к нашему времени ее можно было увидеть в Новом Свете, где Европа воссоздавала города, как бы сброшенные на парашюте на пустое место,-города, где жители либо сами, либо с по- мощью аборигенов создавали деревни-кормилицы. В создан- ном заново в 1580 г. Буэнос-Айресе аборигены были либо вра- ждебны, либо их не было вовсе (что не менее серьезно), так что жители были вынуждены добывать хлеб в поте лица своего (и жаловались, на это). В общем, им пришлось создавать свою де- ревню в соответствии с потребностями города. Почти сходный процесс в связи с «американским» продвижением на Запад опи- сывала 1818 г. в Иллинойсе Моррис Беркбек. Он пояснял: «В тех местах, где несколько новых колонистов купили у правительства земли для распашки по соседству друг с другом, собственник, немного более дальновидный в том, что касается потребностей страны и ее будущего развития, предположив, что его местопо- ложение благоприятно для размещения нового города, делит свою землю (землю, уступленную ему правительством) на не- большие участки, разделенные удобно проложенными проезда- ми, и продает их по мере того, как представляется случай. На них строят жилища. И прежде всего приезжает лавочник (так именуют торговца любыми предметами) с несколькими ящика- ми товаров и открывает лавку. Рядом появляется постоялый двор и становится резиденцией врача и юриста, каковой выпол- няет функции нотариуса и поверенного в делах; лавочник ест на постоялом дворе, и здесь же останавливаются все приезжие. Вскоре, по мере того как в том начинает ощущаться нужда, по- являются кузнец и прочие ремесленники. Непременный член за- рождающейся общины-школьный учитель, служащий и свя- щенником для всех христианских сект... Там, где раньше можно было увидеть только людей, одетых в шкуры, теперь являются в церковь в хорошем синем костюме, а женщины-в коленкоровых платьях и соломенных шляпках... Как только зародился город, быстро распространяется культура [читай: агрикультура], полу- чая немалое разнообразие в его окрестностях. Наступает изоби- лие продовольственных товаров» 20. Не так ли бывало и в Сиби- ри, этом еще одном Новом Свете? Иркутск зародился в 1652 г., раньше близлежащих деревень, которые будут его кормить. Все это шло само собой. Деревни и города подчинялись «ре- ципрокности перспектив»: я создаю тебя, ты создаешь меня; я господствую над тобой, ты владычествуешь надо мной; я экс- плуатирую тебя, ты эксплуатируешь меня-и так далее в со- ответствии с вечными правилами сосуществования. Разве дерев- ни, близко расположенные к городам, даже в Китае, не извлекали выгоду от такого соседства? Когда в 1645 г. Берлин возвращался к жизни, его Тайный совет (Geheimer Rat) заявил: «Главная причина сегодняшних весьма низких цен на зерно про- истекает как раз из того, что почти все города, за немногими ис- ключениями, опустошены и не нуждаются в хлебе округи, а по- требности немногих своих жителей покрывают за счет соб- ственных земель». Такие городские земли-разве не была эта деревня, воссоздаваемая городом в последние годы Тридцати- летней войны? 21 Конечно, перемены бывали обратимыми: города урбанизи- ровали деревни, но последние делали города деревенскими. Как пишет Р. Гаскон, с «конца XVI в. деревня-это бездна, погло- щающая городские центры» 22, пусть даже только в смысле скупки земель, создания сельскохозяйственных имений или бес- численных загородных домов. Венеция в XVII в. отвернулась от выгод морской торговли и все свои богатства вкладывала в свои деревни. Все города мира-Лондон и Лион, Милан и Лейпциг, Алжир и Стамбул-знавали в тот или иной момент такие пере- мещения центра тяжести. Фактически город от деревни никогда нельзя было отделить так, как отделяется вода от масла: в одно и то же время суще- ствовали разделение и сближение, разграничение и воссоедине- ние. Даже в мусульманских странах город не исключал деревни, невзирая на резкий разрыв, отделявший его от нее. Город разви- вал вокруг себя огородничество, некоторые арыки на городских улицах тянулись в сады близлежащих оазисов. Такой же сим- биоз наблюдался и в Китае, где деревня использовала как удо- брение нечистоты и отбросы города. Но зачем же доказывать то, что ясно самой собой? Вплоть до недавнего времени всякому городу приходилось иметь ис- точники питания у самых своих ворот. Хорошо знакомый с рас- четами историк-экономист считает, что с XI в. центру с 3 тыс. ' жителей, для того чтобы прожить, нужно было располагать тер- ' риториями десятка деревень, т. е. в общем 8,5 кв. км, «имея в виду низкую производительность земледелия» 23. В действи- : тельности деревня должна была содержать город, чтобы ему не приходилось опасаться за свое существование: крупная торго- вля могла его прокормить лишь в исключительных случаях^так' было единственно в нескольких привилегированных городах: Флоренции, Брюгге, Венеции, Неаполе, Риме, Генуе, Пекине, Стамбуле, Дели, Мекке... К тому же до самого XVIII в. даже крупные города сохраня- ли у себя различные виды сельскохозяйственной деятельности. Они давали приют пастухам, сельским стражникам, хлебопаш- цам, виноградарям (даже в Париже). Они имели внутри и вне своих стен пояс садов и огородов, а чуть дальше - поля, иной раз с трехпольным севооборотом, как было, скажем, во Франкфур- те-на-Майне, в Вормсе, Базеле или Мюнхене. В средние века щелканье бича погонщика было слышно в Ульме, Аугсбурге или Нюрнберге рядом с самой ратушей, а свиньи свободно раз- гуливали по улицам, настолько грязным и ухабистым, что пере- ходить их приходилось на ходулях либо же перебрасывать дере- вянные мостки с одной стороны на другую. Во Франкфурте накануне ярмарок поспешно устилали главные улицы соломой или стружкой 24. И кто бы подумал, что в Венеции еще в 1746 г. приходилось запрещать разведение свиней «в городе и в монастырях» ? 25 Что же касается бесчисленных маленьких городков, то они едва отделялись от деревенской жизни; говорили даже о «сель- ских городках». В винодельческой Нижней Швабии Вейнсберг, Гейльбронн, Штутгарт, Эслинген все-таки отправляли к Дунаю изготовленное в них вино; впрочем, вино само по себе было от- раслью промышленности 26. Херес-де-ла-Фронтера, неподалеку от Севильи, в 1582 г. отвечал на опросный лист, что «у города есть лишь его сборы винограда, пшеницы, оливкового масла и мясо», чего-де достаточно для его благосостояния и для ожи- вления его торговли и ремесленного производства^. Когда в 1540 г. алжирские корсары внезапно захватили Гибралтар, то произошло это потому, что они, хорошо зная обычаи города, выбрали для нападения время сбора винограда: все жители на- ходились вне стен города и ночевали на своих виноградниках 28. Повсюду в Европе города ревностно следили за своими полями и виноградниками. Ежегодно сотни и сотни магистратов, как, скажем, в баварском Ротенбурге или в Бар-ле-Дюке, объявляли об открытии сезона сбора винограда, когда «листья виноград- ной лозы приобретут тот желтый цвет, что говорит о зрелости». И даже сама Флоренция каждую осень заполнялась сотнями бо- чек, превращаясь в огромный рынок молодого вина. Городские жители тех времен зачастую лишь наполовину были горожанами. В пору уборки урожая ремесленники и все добрые люди оставляли свои ремесла и свои дома ради полевых работ, как, скажем, в предприимчивой и перенаселенной Флан- дрии XVI в. Или же в Англии еще перед самой промышленной революцией. Или во Флоренции, где в XVI в. столь важное су- конное производство (Arte) было главным образом зимним ви- дом занятий 29. Реймский плотник Жан Пюссо в своем дневнике проявлял более интереса к сбору винограда, к урожаю, количе- ству вина, ценам на пшеницу и на хлеб, нежели к событиям по- литической жизни или промыслам. Во время наших Рели- гиозных войн жители Реймса и Эпернэ принадлежали к разным лагерям и на сбор винограда те и другие отправлялись под доб- рой охраной. Но, замечает наш плотник, «эпернэйские воры уг- нали городское стадо свиней [Реймса] ... они его отвели в ска- занный Эпернэ во вторник, 30 марта 1593 г.»зо. Дело было не только в том, чтобы знать, кто одержит верх-сторонники Лиги или беарнца *, а кто будет солить и есть мясо. В 1722 г. положе- ние почти не изменилось, коль скоро некий трактат по экономи- ке скорбел по поводу того, что в малых городах Германии, даже в центрах княжеств, ремесленники предавались земледелию как и крестьяне. Лучше было бы, если бы каждый «оставался в своей сфере». Города, избавленные от скотины и от «больших скоплений навоза», стали бы чище и здоровее. Решение-де за- ключалось в том, чтобы «изгнать из городов ... земледелие и передать его в руки тех, кому то подобает» 31. У ремесленников было бы то преимущество, что они продавали бы свои изделия деревенским жителям соразмерно тому, что последние могли бы с уверенностью регулярно продавать городу. И все выиграли бы от этого. Если город не оставил деревне совершенную монополию возделывания сельскохозяйственных культур и разведения ско- та, то и деревня в свою очередь не отступилась от всякой про- мысловой деятельности в пользу близлежащих городов. Она имела в ней свою долю, хотя обычно это бывала та доля, какую ей соблаговолили оставить. Прежде всего, деревня никогда не оставалась без ремесленников. Колесо повозки изготовлял и ре- монтировал на месте, здесь же в деревне, тележник; ошиновку его делал кузнец (техника горячей ошиновки распространилась в конце XV в.), в каждой деревне был свой коваль, и такие ра- боты просуществовали во Франции вплоть до начала XX в. Больше того, во Фландрии и в других местах, где в XI и XII вв. установилась своего рода промышленная монополия городов, с XV-XVI вв. возник обширный отток городских производств к сельским окраинам в поисках более дешевой рабочей силы и за пределы досягаемости городских цехов, их опеки и мелочного контроля. Город, который контролировал таких жалких сель- ских ремесленников и за пределами своих стен и господствовал над ними, ничего при таком «исходе» не терял. С XVII в. и еще более в следующем столетии деревня снова возьмет на свои слабые плечи весьма большую долю ремесленных занятий. Такое же разделение происходило и в других районах, ска- жем в России, в Индии, в Китае, только шло оно по-другому. В России решение преобладающей части промышленных задач оставалось за деревнями, жившими натуральным хозяйством. Городские поселения не господствовали над ними и не тревожи- ли их, как то делали города Запада. Здесь еще не было подлин- ной конкуренции между горожанами и крестьянами. Причина этого очевидна: медленный подъем городов. Конечно, суще- ствовало несколько крупных городов, невзирая на те беды, что на них обрушивались (Москва, спаленная татарами в 1571 г. и выжженная поляками в 1611 г., тем не менее в 1636 г. насчиты- вала 40 тыс. домов) 32, но в слабоурбанизованной стране дерев- ни по необходимости вынуждены были все делать сами. А кро- ме того, крупные земельные собственники устраивали, исполь- зуя своих крепостных, рентабельные промышленные заведения, и не одна только долгая русская зима была ответственна за ожи- вленную деятельность этих сельских жителей^. Точно так же была самодостаточной деревня в Индии: ак- тивная община, способная в случае необходимости переме- ститься целиком, чтобы избежать той или иной опасности или слишком тяжкого угнетения. Она платила городу общую дань, но прибегала к нему лишь в поисках немногих товаров (напри- мер, железных орудий). Аналогичным образом и в Китае дере- венский ремесленник находил в обработке шелка или хлопка до- полнительный источник дохода в своей нелегкой жизни. Его низкий жизненный уровень делал его опаснейшим конкурентом городского ремесленника. В 1793 г. в окрестностях Пекина ан- глийский путешественник поражался и восторгался невероятной работой крестьянок, что при разведении шелковичного червя, что при прядении хлопка: «И наконец, они изготовляют их [ки- тайцев] ткани, ибо женщины эти - единственные ткачи в Импе- рии» ^.

ВЫСОКОМЕРИЕ ГОРОДОВ Любой город был-хотел быть-отдельным мирком. Бро- сающееся в глаза обстоятельство: почти все города в XV- XVIII вв. имели укрепления. И вот они оказывались заклю- ченными в принудительные геометрические очертания, укрепив- шимися и отделенными тем самым даже от непосредственно принадлежавшего к ним пространства. Речь шла прежде всего о безопасности. Лишь в нескольких странах такая защита была излишней, но исключение подтвер- ждает правило. Например, на Британских островах практически не было городских укреплений; таким образом они обошлись, говорят нам экономисты, без крупных бесполезных вложений. В Лондоне старые городские стены играли лишь роль адми- нистративной границы, хотя в 1643 г. испуг парламентариев одно время заставил их окружить город наспех построенными фортификационными сооружениями. Не было укреплений и на Японском архипелаге, тоже защищенном морем, или в Вене- ции, которая сама была островом. Не было крепостных стен в странах, уверенных в своей мощи, таких, как обширная Осман- ская империя, которой ведомы были укрепленные города толь- ко на угрожаемых пограничных территориях: в Венгрии - против Империи, в Армении-против персов. В 1694 г. Эри- вань, где было немного артиллерии, и стесненный предместь- ями Эрзерум были окружены тот и другой двойной крепостной оградой, правда, без насыпных сооружений. Во всех остальных областях турецкий мир (pax turcica) повлек за собой разруше- ние старинных укреплений; они будут приходить в упадок, как приходят в упадок стены заброшенных домовладений - даже великолепные крепостные стены Стамбула, унаследован- ные от Византии. Напротив города, в Галате, в 1694 г. «сте- ны наполовину разрушены, и не похоже, чтобы турки помыш- ляли об их восстановлении»^. С 1574 г. в Филиппополе на Адрианопольской дороге больше не было даже «подобия ворот» 44. Но в других местах не было ничего похожего на такую уве- ренность. По всей континентальной Европе (в России более или менее укрепленные города опирались на [внутренние] крепости вроде того, как Москва опиралась на Кремль), по всей коло- ниальной Америке, в Иране, Индии, Китае фортификационные сооружения городов были обязательным правилом. «Словарь» Фюретьера (1690 г.) так определял понятие «город»: «место обитания достаточно многочисленных людей, обычно замкну- тое стенами». Для многих городов Запада такое «каменное кольцо», построенное в XIII-XIV вв., было «внешним символом сознательного стремления к независимости и свободе», ко- торым был отмечен рост городов средневековья. Но зачастую оно было в Европе и иных местах созданием государя, защитой от внешнего врага ^. В Китае только у мелких или пришедших в упадок городи- шек не бывало больше или не было стен. Обычно укрепления бывали внушительными, настолько высокими, что скрывали от взоров «кровати домов». В 1639 г. один путешественник писал: «Все города построены на один манер: квадратом, с добрыми кирпичными стенами, кои они обмазывают той же глиной, из какой делают фарфор; и со временем она настолько твердеет, что ее невозможно разбить молотком... Стены весьма широки и фланкируются башнями, выстроенными на античный лад, по- чти таким же образом, как можно видеть в укреплениях римлян. Две широкие большие улицы обычно пересекают город накрест, и улицы эти столь прямые, что хоть и тянутся они во всю длину города, как бы велик тот ни был, с перекрестка неизменно ви- дишь все четверо ворот». Пекинская стена, говорит тот же путе- шественник, в куда большей степени толста, чем европейские стены, «столь толста, что по ней могли бы рядом скакать во весь опор двенадцать лошадей, на задевая одна другую. [Не бу- дем верить ему на слово: другой очевидец говорит о «20 футах ширины у подошвы и дюжине футов поверху» 46]. По ночам там стоит стража, как если бы город находился в состоянии войны, но днем ворота охраняют только евнухи, кои там находятся бо- лее для сбора ввозных пошлин, нежели ради безопасности горо- да» 47. 17 августа 1668 г. колоссальное наводнение затопило прилегавшие к столице деревни, унеся «буйством вод... большое число деревень и загородных домов». Новый город потерял при этом треть своих домов, и «бесконечное множество несчастных утонуло или было погребено под развалинами», но старый го- род остался цел: «Быстро закрыли [его] ворота и законопатили все отверстия и все щели в оных смесью извести и смолы» 48. От- личная картина и отличное свидетельство почти полной герме- тичности этих ограждений китайских городов! Любопытно, что в эти столетия [китайского мира] (pax sini- са), когда ничто более не угрожало городам извне, стены сдела- лись почти что системой надзора за самими горожанами. Со своими широкими пандусами они позволяли мгновенно собрать пеших и конных солдат, которые с высоты стен господствовали над городом. Нет сомнения, что соответствующие власти креп- ко его удерживали. К тому же в Китае, как и в Японии, каждая улица имела собственные ворота, свою собственную внутрен- нюю юрисдикцию. При каком-либо инциденте, в случае престу- пления ворота улицы закрывали и происходило немедленное (и часто кровавое) наказание виновного или задержанного. Эта система была в Китае тем более строгой, что рядом со вся- ким китайским городом возвышался квадрат города татар- ского [маньчжурского], который внимательно надзирал за первым. Часто бывало, что стена вместе с городом охватывала часть полей и огородов. Происходило то по вполне очевидным при- чинам: ради снабжения в случае войны. Таковы были, скажем, укрепления, быстро строившиеся в Кастилии в Х1-Х11 вв. во- круг группы отстоявших друг от друга деревень и оставлявшие между деревнями достаточно места, чтобы в случае тревоги со- брать там стада 49. Правило это действовало повсюду, где кре- постная ограда в предвидении осады окружала луга и сады, как во Флоренции, или пахотные поля, огороды и виноградники, как в Пуатье, который еще в XVII в. обладал почти такими же развитыми укреплениями, как и Париж; только городу так и не удалось заполнить эту чересчур просторную оболочку. Точно так же и Прага не заполнит пустое пространство между домами Мала-Страны и новыми крепостными стенами, построенными в середине XIV в. Так же будет обстоять дело и в Тулузе к 1400 г.; и в Барселоне, которая достигнет пояса укреплений, воздвиг- нутых вокруг нее в 1359 г. (на их месте находятся современные Рамбла, Ramblas*), лишь двумя столетиями позже, к 1550 г.; и в Милане внутри испанских укреплений. Та же картина и в Китае: например, город на Янцзы «имеет стену протяженностью в десять миль, каковая заключает холмы, горы и незаселенные равнины, ибо в городе мало домов, а его обитатели предпочитают жить в предместьях, кои весьма протяженны». В том же самом 1696 г. столица Гуанси заключала в своей верхней части «много полей и огородов и мало жителей» 5". На Западе безопасность долгое время обеспечивалась с не- большими затратами: ров плюс вертикальная стена. Это мало стесняло расширение города, намного меньше, чем то обычно утверждают. Когда город начинал испытывать нужду в про- странстве, стена перемещалась, как театральная декорация, и столько раз, сколько требовалось,-как, скажем, в Генте, во Флоренции, в Страсбурге. Стена была как бы корсетом по мер- ке. Город растет-и изготовляет себе другой. Но построенная и перестраиваемая стена не переставала окружать город, определяя его территорию. Защитное сооруже- ние, она в то же время была и границей, пределом. Города вы- тесняли на свою периферию максимум своих ремесленных про- мыслов, особенно производств, требовавших много места; так что стена, помимо всего прочего, была и линией экономическо- ,- го и социального водораздела. Обычно город, разрастаясь, при- соединял к себе некоторые из своих предместий, трансформируя их и отбрасывая чуть подальше формы деятельности, чуждые собственно городской жизни. Именно поэтому города Запада, расширявшиеся понемногу и как попало, имели такой запутанный план-с извилистыми улицами и непредсказуемыми [их] коленами,- целиком противо- положный плану римского города, такого, каким он сохранился в нескольких городах, возникших в античности: Турине, Кельне, Кобленце, Регенсбурге. Но Возрождение отмечено первым подъ- емом сознательного градостроительства, когда наступил рас- цвет целой серии геометрических планов, повторявших шахмат- ную доску или образовывавших концентрические круги и предлагавшихся в качестве «идеального плана». И как раз в та- ком духе широкое градостроительство, происходившее на Запа- де, переделает города или же заново перестроит кварталы, от- воеванные у предместий: их четкая прямоугольная планировка соседствовала с беспорядочными центрами средневековых городов. Такое единообразие и такая рациональность непринужден- но утвердятся в новых городах, где для строителей было свобод- ное поле деятельности. Примечательно, впрочем, что в некото- рых случаях западные города с «шахматной» планировкой и до XVI в. строились сознательно на пустом месте (ex nihilo). Та- ков был Эгморт, небольшой порт, который Людовик Святой купил и перестроил, дабы иметь выход к Средиземному морю. Таков и крохотный городок Монпазье (в департаменте Дор- донь), воздвигнутый в конце XIII в. по повелению короля англий- ского : одно из полей его «шахматной доски» занимает церковь, а другое-рыночная площадь, окруженная аркадами и снабжен- ная колодцем 51, Так же обстояло дело и с «новыми землями» (terre nuove) Тосканы в XIV в.: Скарпериа, Сан-Джованни-Валь- дарно, Террануова-Браччолини, Кастельфранко-ди-Сопра^. Но с XVI в. список [городов] новой планировки быстро удлиняется; можно было бы дать длинный перечень таких городов, застраи- вавшихся по геометрическому плану, вроде нового Ливорно, на- чиная с 1575 г., Нанси, перестраивавшегося с 1588 г., или Шар- левиля-начиная с 1608 г. А самым исключительным случаем остается Санкт-Петербург, к которому мы еще вернемся. Почти все города Нового Света, основанные поздно, равным образом строились по заранее намеченному плану: они и образуют самое многочисленное семейство городов с прямоугольной пла- нировкой. Особенно характерны города Испанской Америки с их пересекающимися под прямым углом улицами, делящими город на кварталы (cuadras), две главные улицы оканчивались там на главной площади (Plaza Mayor), где возвышались собор, тюрьма и Cabildo -городской совет. В связи с прямоугольным планом застройки возникает в ми- ровом масштабе любопытная проблема. Так были спланиро- ваны все города Китая, Кореи, Японии, Индостанского п-ва, ко- лониальной Америки (не будем забывать и города римские и некоторые из греческих полисов). Только две цивилизации в ши- роком масштабе создавали города с запутанной и беспорядоч- ной застройкой-страны ислама (включая и Северную Индию) и средневековый Запад. Можно было бы утонуть в эстетических или психологических объяснениях такого выбора. Что касается Запада, несомненно одно-американское градостроительство XVI в. вовсе не означало для него вынужденного возврата к чер- там римского военного лагеря. То, что он создавал в Новом Свете, было отражением устремлений градостроителей новой Европы, настойчивой потребности в порядке. И стоило бы по- трудиться над поиском корней этого стремления за пределами многочисленных его проявлений.

НА ЗАПАДЕ: ГОРОДА, АРТИЛЛЕРИЯ И ЭКИПАЖИ Начиная с XV в. города Запада испытывали большие затруд- нения. Их население выросло, а артиллерия сделала иллюзор- ной [защиту], которую им обеспечивали их старые стены. Такие стены следовало, чего бы то ни стоило, заменить обширными, наполовину заглубленными в землю укреплениями, которые обретали форму бастионов, валгангов, кавальеров, где рыхлая земля уменьшала возможные разрушения от ядер. Такие растя- нутые по горизонтали укрепления уже не удавалось перенести без огромных затрат. А перед этими линиями фортифика- ционных сооружений надлежало сохранять свободное про- странство, необходимое при оборонительных действиях, и, следовательно, запретить там сооружение построек, закладку са- дов и посадку деревьев. Или же при необходимости вос- станавливать пустыри, вырубая деревья и снося дома, что и бы- ло сделано в Гданьске в 1520 г. во время войны Польши с Тевтонским орденом, и в 1576 г. во время конфликта города с королем Стефаном Баторием. Таким образом, город оказывался блокирован в своем рас- ширении и нередко осужден расти в вертикальном направлении в гораздо большей степени, нежели в недавнем прошлом. Очень рано в Генуе, Париже, Эдинбурге стали строиться дома в 5, 6, 8 и даже в 10 этажей. Учитывая непрестанный рост цен на зе- мельные участки, высокие дома повсеместно делались необхо- димостью. Если в Лондоне дерево долгое время предпочитали кирпичу, то объяснялось это среди прочего также и тем, что оно позволяло возводить менее толстые и более легкие стены тогда, когда дома в 4-6 этажей сменяли старинные, обычно двух- этажные постройки. В Париже «потребовалось ограничить не- померную высоту домов ... ибо иные частные лица на самом де- ле строили на доме еще один дом. Высота была ограничена [накануне Революции] 70 футами [почти 23 м], не считая крыши» 53. Венеция, имевшая преимущество в том, что была лишена стен, могла расширяться сколько угодно: забивали несколько деревянных свай, на лодках привозили камень-и в лагуне воз- двигался новый квартал. Очень рано стало возможно вытеснить на периферию стеснявшие город производства-живодеров и дубильщиков на остров Джудекка, Арсенал-на край нового квартала Кастелло, стекольные заводы (с 1255 г.)-на остров Мурано ... Кто бы не пришел в восторг от современности такого зонирования? И однако же, Венеция располагала своими вели- колепными постройками, общественными и частными, на Кана- ле Гранде-необычно глубокой древней речной долине. Един- ственный мост, мост Риальто, с разводным пролетом (бывший деревянным до самой постройки в 1587 г. нынешнего каменного моста) соединял берег Фондако деи Тедески (теперешний поч- тамт) с площадью Риальто, намечая заранее оживленную ось города-от площади Св. Марка к мосту по модной улице Мер- чериа. Итак, город просторный, широко раскинувшийся. Но в гетто, городе искусственно созданном и огражденном стенами, пространства не хватало и дома тянулись вверх своими 5 или 6 этажами. Когда в XVI в. в Европе вошел в массовое употребление эки- паж, он породил неотложные проблемы, вынуждая к градо- строительной «хирургии». Браманте, снесший в 1506-1514 гг. старинный квартал вокруг римского собора св. Петра, был од- ним из первых в истории баронов Османов *. Города по необхо- димости обретали, по крайней мере на какое-то время, некото- рую упорядоченность, больший простор, облегчение уличного движения. Такой же была и перестройка Неаполя Пьетро ди То- ледо (1536 г.), проложившим несколько широких улиц через весь город, в котором, как некогда говаривал король Ферран- те **, «узкие улицы были опасны для государства». Или заверше- ние прямой, пышной и короткой Страда Нуова в Генуе в 1547 г., или же те три магистрали от Пьяцца дель Пополо, которые во- лею папы Сикста V были проложены через весь Рим. И не без основания одна из них, Корсо, сделалась главной торговой ули- цей Рима. В города проникали повозки, а вскоре-и мчавшиеся на всем скаку кареты. Джон Стоу, бывший свидетелем первых перестроек в Лондоне, в 1528 г. предрекал: «Вселенная обрела колеса». А в следующем столетии Томас Деккер повторил то же самое: «На любой лондонской улице телеги и кареты произво- дят такой грохот, что можно подумать, будто весь мир движет- ся на колесах» 54.

ГЕОГРАФИЯ ГОРОДОВ И СВЯЗИ МЕЖДУ НИМИ Всякий город вырастает в каком-то определенном месте, за- крепляется на нем и уже не покидает, за очень редкими исключе- ниями. Такое местоположение бывало более или менее удачным, а первоначальные его выгоды и неудобства сохраня- лись навсегда. Скажем, путешественник, прибывший в 1684 г. в Баию (Сан-Салвадор), тогдашнюю столицу Бразилии, отмечал великолепие города и [большое] число рабов в нем, рабов, с ко- торыми, добавляет он, «обращаются крайне варварски». Отме- тил он и органические пороки топографии города: «Уклон улиц столь крут, что лошади, запряженные в повозки, не смогли бы на нем удержаться»; следовательно, не было повозок, а были вьючные и верховые животные. Еще более серьезный недос- таток: крутой обрыв отделяет собственно город от торговых кварталов на берегу океана, так что приходилось «пользовать- ся некоей разновидностью крана, дабы поднимать товары из порта в город (и наоборот)» 55. Ныне подъемники сократили время такого подъема или спуска, но необходимость в нем по-прежнему сохраняется. Точно так же Константинополь, расположенный на Золотом Роге, Мраморном море и Босфоре, разделен слишком широки- ми пространствами морских вод и вынужден был содержать [целый] народец лодочников и перевозчиков ради непрестанных и не всегда безопасных переездов морем. Но такие неудобства уравновешивались серьезными преиму- ществами, иначе никто не согласился бы принять и терпеть эти стеснения. Как правило, то были преимущества отдаленного местоположения: географы имеют обыкновение называть его «положением» города по отношению к соседним областям. На огромных пространствах бурных морей Золотой Рог был един- ственной защищенной гаванью. И таким же образом и обшир- ная бухта Всех Святых перед Сан-Салвадором-это как бы Сре- диземное море в миниатюре, хорошо укрытое за своими островами, а на бразильском побережье-это один из легче всего достижимых пунктов для идущего из Европы парусника. И лишь в 1763 г. столица будет перемещена южнее, в Рио-де-Жа- нейро, ввиду развития золотых приисков в нынешних штатах [Минас-Жераис и Гояс]. Разумеется, все такие привилегии бывали в долговременном плане преходящими. Малакка знала столетия настоящей мо- нополии: «Она повелевает всеми кораблями, какие проходят через ее пролив». А в один прекрасный день в 1819 г. возника- ет из небытия Сингапур. Но куда лучший пример-смена Се- вильи Кадисом в 1685 г. (с начала XVI в. Севилья, распола- гала монополией на торговлю с «Кастильскими Индиями»)* из-за того, что корабли со слишком большой осадкой не мог- ли более пройти бар у Санлукара-де-Баррамеды при входе в Гвадалквивир. Это была техническая причина и предлог для перемен, возможно и разумных, но обеспечивших удачу актив- ной международной контрабанде в слишком просторном Ка- дисском заливе. Преходящие или нет, но такие преимущества местоположе- ния, во всяком случае, были необходимы для процветания горо- дов. Кельн находился там, где встречались два разных потока перевозок по Рейну: один-в сторону моря, другой-вверх по ре- ке, и встречались у его городских пристаней. Регенсбург на Ду- нае был перевалочным пунктом для грузов со слишком глубоко сидящих судов, которые приходили в город из Ульма, Аугсбур- га, из Австрии, Венгрии и даже из Валахии. Быть может, нигде в мире нет места, дающего большие пре- имущества при дальних и ближних перевозках, чем то, где рас- положен Кантон. Город «в 30 лье от морских берегов все еще ощущает на своих водных пространствах пульсацию приливов. И таким образом, там возможна встреча морских кораблей, джонок или же европейских трехмачтовиков, с речными сампа- нами, которые достигают всех, или почти всех. внутренних областей Китая благодаря каналам». «Я довольно часто любо- вался прекрасными видами Рейна и Мааса в Европе,- писал бра- бантец Ж.-Ф. Мишель в 1753 г.,-но обе эти реки, вместе взятые, не могут представить и четверти [того], чем восхищаешься на одной этой реке в Кантоне» 56. И однако же, своим великим ус- пехом в XVIII в. Кантон был обязан только желанию Маньч- журской империи убрать торговлю с европейцами насколько возможно дальше на юг. Европейские купцы, имей они свободу выбора, предпочли бы добираться до Нинбо и до Янцзы: они предчувствовали взлет Шанхая и понимали выгоду от проник- новения в самое сердце Китая. И опять-таки именно география, определенным образом свя- занная со скоростью, а вернее, с медленностью перевозок того ^времени, объясняла возникновение тысяч мелких городков. Те 3 тыс. городов разных размеров, что насчитывала Германия в XV в., были в такой же мере и этапными пунктами на дорогах: в 4-5 часах пути один от другого на юге и на западе страны, в 7-8 "часах пути - на севере и на востоке. И такие этапные пункты при- ходились не только на гавани-соединявшие пути по суше (venuta terrae) и пути по морю (venuta maris), как говорили в Генуе,-но иной раз и на точки, в которых сходились повозка и речные суда, или же «вьючный транспорт, употреблявший- ся на горных тропах, и повозка, используемая для равнин». Так же верно и то, что любой город принимал [такие] перевозки, создавал их заново, рассеивая товары и людей, с тем чтобы сызнова собрать другие и других, и так далее. Как раз передвижение внутри стен и за их пределами служи- ло признаком настоящего города. Карери, прибывший в Пекин в 1697 г., жаловался: «В этот день нам пришлось туго по причи- не того множества повозок, верблюдов, лошадей, каковое при- бывает в Пекин и убывает из него и каковое столь велико, что продвигаешься с трудом» "". Повсюду эту функцию перевозок делал ощутимой городской рынок. О Смирне тот же путешественник мог сказать в 1693 г., что она «всего лишь единый базар и единая ярмарка» 58. Но вса- f кий город, каким бы он ни был,-это прежде всего рынок. Если i последний отсутствовал, город был немыслим. Напротив, ры- \ HQK мог располагаться возле какой-нибудь деревни, даже на пу- стом пространстве торгового рейда, на обычном перекрестке дорог без того, чтобы от этого, сам собой возник город. В самом деле, любой город нуждается в том, чтобы укорениться за счет земли и людей, которые его окружают. Еженедельные или ежедневные городские базары питали по- вседневную жизнь близлежащей округи. Я ставлю это слово во множественном числе, думая, к примеру, о разных рынках Вене- ции, которые перечисляет «Малая хроника» («Cronachetta») Ма- рино Сануто. Имелся большой рынок на площади Риальто, воз- ле которого каждое утро собирались в построенной для них открытой галерее (loggia) торговцы. Постройка ломилась от обилия фруктов, овощей, дичи; чуть поодаль продавалась рыба. На площади Св. Марка был другой рынок. Но каждый квартал имел и свой собственный-на своей центральной площади. Снабжение продовольствием обеспечивали окрестные крестья- не, падуанские садовники и лодочники, которые доставляли из Ломбард ии [все], вплоть до овечьего сыра. Целую книгу можно было бы написать об одном только па- рижском Центральном рынке (Halles) и его филиале на набереж- ной Балле, специализировавшемся на торговле дичью; о регу- лярном наводнении города на рассвете булочниками из Гонеса, а посреди ночи-5 или 6 тыс. крестьян, приезжавших полу- сонными на своих повозках, «груженных овощами, фруктами, цветами», или о бродячих торговцах, выкрикивающих: «Вот макрель, еще живая! Вот она, вот она!», «Свежая сельдь!)), «Пе- ченые яблокиЬ), или о продавцах устриц с их криком: «Подходи за устрицами]», или о торговцах апельсинами: «Порту галь! Португаль!» Служанки с верхних этажей обладали достаточно натренированным слухом, для того чтобы ориентироватся по- среди этого шума и не спускаться несвоевременно. Во время «Ярмарки окороков», устраивавшейся во вторник Святой неде- ли, «толпа крестьян из окрестностей Парижа с раннего утра со- бирается на паперти и на улице Нёв-Нотр-Дам с огромным ко- личеством окороков, сосисок и кровяных колбас, каковые они украшают и венчают лаврами. Какая профанация венца Цезаря и Вольтера!» Само собой разумеется, это говорит Себастьен Мерсье 59. Но целую книгу можно было бы написать и о Лондо- не с его многочисленными, мало-помалу упорядоченными рын- ками : перечисление этих markets занимает более четырех стра- ниц путеводителя «Поездка по острову Великобритания» («А Tour through the Island of Great Britain»), составленного Дание- лем Дефо и его продолжателями и в 1775 г. переизданного в во- сьмой раз. Самая близкая к городу территория, откуда в него поступа- ли, как, скажем, в Лейпциг, превосходные яблоки или спаржа, была лишь первым из многочисленных обволакивавших его кругов^. В самом деле, не бывает города без огромного стече- ния людей и разного добра, и каждое такое скопление бывало связано с особой территорией вокруг города, зачастую на боль- шом расстоянии от него. Всякий раз это доказывало, что город- ская жизнь привязана к разным пространствам, которые только частично перекрывали друг друга. Могущественные города очень скоро, наверняка уже с XV в., охватят непомерные про- странства : они были орудием связей на далекие расстояния, до самых пределов некоего Weltwirtschaft, мировой экономики, ко- торой они давали жизнь' и из которой извлекали прибыль. Все такие «распространения» зависят от комплекса взаи- мосвязанных проблем. В связи с теми или иными событиями го- род в зависимости от его размеров функционировал на перемен- ной величины пространстве: он попеременно то «раздувался», то пустел соответственно своим жизненным ритмам. В XVII в. вьетнамские города, «в обычные дни малолюдные», обнаружи- вали весьма заметное оживление в дни «большого рынка», дважды в месяц. В Ханое, тогдашнем Ке-Шо, «торговцы со- ответственно своему избранному товару группировались на разных улицах: Шелковой, Медной, Шляпной, Пеньковой, Же- лезной». Среди подобного столпотворения невозможно было пройти. Некоторые из таких торговых улиц бывали поделены между жителями нескольких деревень, которые «одни только имели привилегию держать там лавки». Эти города были «ско- рее рынками, нежели городами» 61, или скорее ярмарками, чем городами. Но были ли то города или рынки, рынки или города, ярмарки или города, города или ярмарки, они представляли одно и то же: движение, сопряженное с концентрацией, а затем с рассредоточением, без чего не могла бы сложиться сколько- нибудь ранняя экономическая жизнь ни во Вьетнаме, ни на Западе. Все города мира, начиная с городов Запада, имели свои предместья. Не бывает здорового дерева без побегов от того же корня, не бывает и города без предместий. Они суть свидетель- ство его силы, даже если речь идет о жалких пригородах, о «би- донвилях». Уж лучше трущобные предместья, чем вообще никаких. Предместья-это беднота, ремесленники, моряки, это шумные и дурно пахнущие ремесленные производства, это де- шевые харчевни, почтовые станции, конюшни для почтовых ло- шадей, жилища носильщиков. В XVII в. Бремен «менял кожу»: его кирпичные дома покрывались черепицей, замащивались улицы, было проложено несколько проспектов. А вокруг города дома предместий сохраняли соломенные кровли^. Приехать в предместье всегда означало опуститься на одну ступень, что в Бремене, что в Лондоне, что в иных местах. Триана-предместье, вернее, продолжение Севильи, о кото- ром так часто упоминал Сервантес,-сделалась местом скопле- ния воров, жуликов, девиц легкого поведения, продажных поли- цейских, источником материала для полицейского романа, разумеется из черной серии. Предместье начиналось на правом берегу Гвадалквивира на уровне наплавного моста, который перегораживал реку примерно так же (со всеми необходимыми оговорками), как Лондонский мост перегораживает Темзу. Здесь заканчивался самостоятельный подъем морских кораб- лей, использовавших прилив, кораблей, приходивших в Се- вилью из Санлукара-де-Баррамеды, Пуэрто-де-Санта-Мария или Кадиса. Конечно же, Триана не была бы такой колоритной и не имела бы своих кабачков под навесами из виноградной лозы, не будь рядом с нею-рукой подать!-Севильи с ее ино- земцами, «фламандцами» или иными, с ее нуворишами-«пе- руанцами» (peruleros), возвращавшимися из Нового Света, чтобы насладиться своим богатством. Перепись 1561 г. указы- вает для Трианы 1664 дома и 2666 семей из расчета 4 человека на семью, т. е. солидное скопление жилищ и больше 10 тыс. жите- лей, по существу самостоятельный город ^. Поскольку сомни- тельных видов деятельности было недостаточно, чтобы город смог существовать, Триана имела своих ремесленников, изготовлявших плитки из поливного фаянса (azulejos) -синие, зеленые, белые с геометрическим рисунком, который говорит о влиянии ислама (такие azulejos вывозились во все концы Испа- нии и в Новый Свет). В ней были и мыловаренные мастерские, изготовлявшие белое, хозяйственное и жидкое мыло. И тем не менее это было только предместье! Проехавший в 1697 г. через Триану Карерй заметил: в городе «нет ничего примечательного, помимо картезианского монастыря, дворца и тюрем Инквизи- ции» 64.

ИЕРАРХИЯ ГОРОДОВ На определенном расстоянии от крупных центров обяза- тельно вырастал малый город. Скорость перевозок, которая формировала пространство, определила последовательный ряд регулярных этапных пунктов. Стендаль удивлялся снисходи- тельности больших итальянских городов по отношению к горо- дам средним и малым. Но если они не уничтожили своих сопер- ников, с которыми вели ожесточенную борьбу-в 1406 г. Фло- ренция захватила наполовину вымершую Пизу, а Генуя в 1525 г. засыпала гавань Савоны,-то произошло это по той простой причине, что они не могли это сделать, ибо нуждались в побе- жденных, ибо крупный город с необходимостью предполагает окружение из городов второстепенных: один для нужд ткацкого производства, для стрижки ворса сукон, другой-для организа- ции гужевых перевозок, третий-как морской порт (как, скажем, для Флоренции Ливорно, который она предпочла слишком да- лекой от моря и враждебной Пизе; как Александрия или Суэц для Каира, Триполи и Александретта для Алеппо и Джидда для Мекки). В Европе это явление выступало особенно отчетливо и малые города были многочисленны. Р. Хепке первым употре- бит прекрасное выражение «архипелаг городов» по поводу Фландрии, показав тем самым, как ее города были связаны друг с другом, а еще больше-с Брюгге в XV в., а позднее-с Антвер- пеном^. «Нидерланды,-вторит ему А. Пиренн.-это пригород Антверпена», пригород, полный активно действовавших горо- дов. Тем же самым (правда, в меньшем масштабе) были рынки вокруг Женевы в XV в., локальные ярмарки вокруг Милана в это же время, а в XVI в.-череда портов провансальского побе- режья, связанных с Марселем, от Мартига на заливе Бер до Фрежюса, или комплекс крупных городских поселений, который объединял с Севильей Санлукар-де-Баррамеду, Пуэрто-де-Сан- та-Мария, Кадис; или ожерелье городов вокруг Венеции; или связи Бургоса с его аванпортами (в частности, с Бильбао), над которыми он, даже утратив значение, долго сохранял свой кон- троль ; или Лондон в сочетании с портами на Темзе и в Ла-Ман- ше; или же, наконец, сверхклассический пример Ганзы. На ниж- нем пределе можно было бы указать Компьень, имевший в 1500 г. единственный город-спутник-Пьерфон; Санлис, кото- рый располагал одним только Крепи 66. Эта деталь сама по себе позволяет судить о масштабах Компьеня и Санлиса. Можно было бы также составить серию органиграмм, рисую- щих эти связи и функциональные зависимости: правильные круги, линии или их пересечения, простые точки. Но такие схемы действительны лишь на определенное время. Стоило только обращению [людей, товаров и денег] ускориться, даже не изменяя свои излюбленные пути, как промежуточные пункты оказывались несостоятельны, переставали служить своей цели и приходили в упадок. В 1782 г. Себастьен Мерсье за- метил, что «города второго и третьего порядка незаметно обез- людевают» из-за оттока жителей в столицу^. Ф. Мориак гово- рит о госте-англичанине, которого он принимал у себя в Юго-Западной Франции: «Он переночевал в гостинице «Золо- той лев» в Лангоне и ночью прошелся по спящему городку. Он сказал мне, что в Англии подобных городков больше нет. Наша провинциальная жизнь-это и в самом деле пережиток, то, что осталось от исчезающего (а впрочем, уже исчезнувшего) мира. Я отвез моего англичанина в Базас. Какой же контраст между этим сонным местечком и его обширным собором, свидетелем тех времен, когда столица Базадэ была процветающей епар- хией ! Мы не представляем себе больше это время, когда любая провинция составляла мир, говоривший на своем языке, воздви- гавший свои памятники, утонченное и иерархизованное обще- ство, которое игнорировало Париж и его моды-чудовищный Париж, который будет кормиться этой восхитительной субстан- цией и исчерпает ее» 68. Очевидно, что Париж в данном случае виноват не больше чем Лондон: ответственность лежит единственно на общем раз- витии экономической жизни. Оно «выкачивало» [содержимое] второстепенных пунктов сети городов ради городов важней- ших. Но такие главные города в свою очередь создавали между собой сеть связей, расширенную до мирового масштаба. И все начиналось снова. Даже у Томаса Мора столица острова Уто- пия-Амаурот-окружена 53 городами. Какая же то великолеп- ная городская сеть! Каждый находится на расстоянии менее 24 миль от своих соседей, т. е. менее одного дня пути. Но весь этот порядок изменился бы, если хотя бы немного ускорились перевозки.

СВОЕОБРАЗИЕ ГОРОДОВ ЗАПАДА Запад довольно рано стал своего рода «роскошной» частью мира. Накал городской жизни был там доведен до температур, которые почти не встречаются в других областях. Города при- несли небольшому континенту величие; но эта проблема, хоть и хорошо знакомая, отнюдь не проста. Точно выразить превос- ходство-это значит напомнить либо о более низком уровне, ли- бо о средней величине, по отношению к которой оно есть пре- восходство; это значит рано или поздно проделать тягостное и разочаровывающее сравнение с остальным миром. Говорим ли мы о костюме, о деньгах, о городах, о капитализме, мы, следуя за Максом Вебером, не сможем избежать сравнений, ибо Евро- пу всегда объясняют «в сопоставлении с прочими континента- ми». Каковы же были отличия и своеобразие Европы ? Ее города существовали под знаком не знавшей себе равных свободы: они развивались как автономные миры и по-своему. Они перехитри- ли государство, построенное на территориальном принципе: это государство будет складываться медленно и вырастет лишь при небескорыстной помощи городов и притом будет увеличен- ной и зачастую бесцветной копией их судеб. Города господство- вали над своими деревнями, составлявшими для них подлинные колониальные миры задолго до появления самого термина и подвергавшимися соответствующему обращению (и государ- ства будут впоследствии поступать так же). Города через созвез- дия городов и нервную сеть городских перевалочных пунктов вели собственную экономическую политику, политику, зача- стую способную сломить преграды, и всегда-создать или вос- создать привилегии или убежище. Если бы мы вообразили, что современные государства упразднены, а торговые палаты крупных городов вольны действовать по своему усмотрению, то нам бы удалось увидеть многое. Эти старинные реальности бросаются в глаза даже и без по- мощи такого весьма вольного сравнения. А ведь они приводят к ключевому вопросу, который может быть сформулирован дву- мя-тремя разными способами: почему другие города мира не знали такой относительно свободной судьбы? Кто или что ме- шало им всем развиваться свободно? Или же еще один аспект той же проблемы: почему судьба западных городов развивалась под знаком изменений (они трансформировали даже свой физи- ческий облик), в то время как другие города в сравнении с ними были словно лишены истории, как бы погружены в длительную неподвижность? Почему, если переиначить терминологию Ле- ви-Стросса, одни из них были схожи с паровыми машинами, а другие-с башенными часами? Короче говоря, сравнительная история обязывает нас ответить на все «почему», связанные с такими различиями, и попытаться создать некую «модель» (ко- торая была бы моделью динамической) городского развития, столь бурного на Западе, тогда как история городов ос- тальных частей света протекала во времени вдоль длинной прямой, без особых событий.

СВОБОДНЫЕ МИРЫ Вольности городов Европы-это сюжет классический и до- вольно хорошо освещенный. Начнем же с него. Несколько упрощая, мы можем сказать что: 1. Запад утратил, именно утратил, свою городскую структу- ру с концом Римской империи; последняя, впрочем, испытыва- ла прогрессирующий упадок своих городов еще до вторжения варваров. После очень относительного оживления в меровинг- ские времена наступил, где раньше, где позже, полный застой, своего рода «чистое полотно» (буквально: «чистая доска», tabula rasa). 2. Возрождение городов начиная с XI в. ускорилось, на- кладываясь на подъем деревни, на многообразный рост полей, виноградников, садов. Города росли вместе с деревнями, и зача- стую городское право с его четко определенными контурами выходило из общинных привилегий групп деревенских жителей. Город был во множестве случаев вновь воспринятой, заново сформированной деревенской материей. В топографии Франк- фурта, остававшегося «деревенским» до самого XVI в., многие улицы сохранили в своих названиях память о лесах, о купах де- ревьев, о болотах, посреди которых вырос город ^. Такая перегруппировка сельского населения логически при- вела в зарождавшийся город представителей политической и со- циальной власти в округе-сеньеров, светских и церковных князей, 3. Ничто из всего этого не будет возможным без общего воз- врата к здоровью, к расширяющейся денежной экономике. Деньги - это путник, который, возможно, и пришел издалека (по мнению М. Ломбара-из мусульманского мира), но оказался деятельным и решающим фактором. За два столетия до Фомы Аквинского Алэн де Лиль говорил: «Ныне все-это не Цезарь, а деньги». Сказать «деньги»-это то же, что сказать «города». Тогда родились тысячи и тысячи городов, но лишь немно- гим суждено было блестящее будущее. И значит, только опреде- ленные регионы, урбанизированные «вглубь» и тем самым сра- зу же выделившиеся среди прочих, играли вполне очевидную роль ускорителей движения: зона между Луарой и Рейном, верхняя и средняя Италия, решающие пункты на средиземно- морском побережье. Купцы, ремесленные цехи, промышлен- ность, торговля на далекие расстояния, банки - все это зарожда- лось там быстро. И зарождалась буржуазия, определенная буржуазия, и даже определенный капитализм. Судьба таких «особых» городов была связана не с одним только подъемом деревни, но с международной торговлей. К тому же они выде- лятся из деревенских обществ и избавятся от прежних политиче- ских уз. Разрыв происходил насильственным путем или по- хорошему, но всегда он бывал признаком силы, обилия денег и [экономического] могущества. Вокруг таких избранных городов вскоре не стало государств. Так произошло в Италии и в Германии в ходе политических по- трясений XIII в. На сей раз, [в противоположность тому, как об- стояло дело в сказке], заяц опередит черепаху. В других местах- во Франции, в Англии, в Кастилии, даже в Арагоне-государ- стве на обширных территориях возродилось довольно рано; и именно это и тормозило развитие городов, притом располагав- шихся в не слишком оживленных экономических зонах. Эти го- рода «бежали» медленнее, чем в прочих местах. Но главное и непредвиденное заключалось в том, что от- дельные города совершенно «взрывали» политическое про- странство, конституировались в самостоятельные миры, в горо- да-государства, закованные в латы полученных или вырванных привилегий, которые служили им как бы «юридическими укре- плениями». На таких «причинах, относящихся [к области] пра- ва», историки в прошлом, быть может, чересчур настаивали, ибо если такие резоны могли порой оказываться выше причин, обусловленных географией, социологией или экономикой, или наравне с ними, то последние [все равно] играли величайшую роль. Что такое привилегия без материального содержания? На самом деле чудом на Западе было не столько то, что сна- чала все, или почти все, было уничтожено во время катастрофы V в., а затем скачком возродилось начиная с XI в. История за- полнена такими вековыми неторопливыми движениями взад и вперед, такими разрастаниями, рождениями и возрождениями городов: так было в Греции в V-11 вв. до н. э., если угодно-в Риме, в мире ислама-начиная с IX в., в сунском Китае. Но вся- кий раз при таких повторных подъемах существовали два «бегу- на»: государство и город. Государство обычно выигрывало, и тогда город оставался подчиненным его тяжелой руке. Чудом было то, что в первые великие века городского развития Европы полнейшую победу одержал именно город, во всяком случае в Италии, Фландрии и Германии. Он приобрел довольно дли- тельный опыт совершенно самостоятельной жизни-это колос- сального масштаба событие, генезис которого отнюдь не удает- ся очертить с полной достоверностью. Тем не менее ясно видны огромные его последствия.

НОВИЗНА ГОРОДОВ Основываясь на этой свободе, крупные городские общины и другие города, с которыми они были связаны, которым служи- ли примером, построили самобытную цивилизацию, распро- странявшую новую или обновленную технологию (или даже за- ново открытую через столетия-но это неважно!). Этим горо- дам дано было до конца проделать довольно редкий политиче- ский, социальный и экономический эксперимент. В финансовой сфере города организовали налоги, финансы, общественный кредит, таможни. Они изобрели государ- ственные займы: можно было бы даже сказать, что Монте- Веккьо в Венеции на самом деле восходит к первому выпуску [ценных бумаг] в 1167 г., а банк «Каса ди Сан-Джорджо» (ранне- го образца)-к1407 г. Один за другим юрода заново изобрета- ли золотую монету вслед за Генуей, которая чеканила дженови- но, возможно, с конца XII в.^ Они организовали промышлен- ность. ремесла, изобрели (или открыли заново) торговлю на дальние расстояния, вексель, первичные формы торговых ком- паний и бухгалтерии. Они также породили-и очень быстро- свои формы классовой борьбы. Ибо если города и были, как го- ворят, «общинами», то были они и «обществами» в современ- ном смысле слова-со своими напряженностями, своими бра- тоубийственными войнами: знати против буржуа, бедных против богатых («тощий народ» -popolo magro- против «жирно- го народа» -popolo grasso). Борьба во Флоренции куда больше, чем конфликты на римский манер (разумеется, в античном Ри- ме), в сущности своей находилась уже в преддверии нашего ран- нею промышленною XIX в. Это доказывает даже одна только драма чомпи в 1378 г.* Но это общество, разделенное внутри, выступало единым фронтом против врагов внешних, против мира сеньеров, госуда- рей, крестьян-всех, кто не были его гражданами. Такие города были на Западе первыми «отечествами», и патриотизм их был наверняка более органичным, намного более осознанным, чем был и долго еще будет патриотизм территориальный, медленно проявлявшийся в первых государствах. Можно поразмыслить по этому поводу перед забавной картиной, изображающей сра- жение нюрнбергских горожан с напавшим на город маркграфом Казимиром Бранденбург-Ансбахским 19 июня 1502 г. Не прихо- дится спрашивать, была ли она написана для нюрнбергских бур- жуа. Последние изображены большей частью пешими, в обыч- ных своих костюмах, без лат. Их предводитель в черном костюме, сидящий на коне, совещается с гуманистом Вилли- бальдом Пиркхеймером. На Пиркхеймере огромная шляпа со страусовыми перьями, столь типичная для той эпохи, и он-то- же многозначительная деталь!-привел отряд на поддержку правого дела подвергшегося нападению города. Нападающие бранденбуржцы-тяжеловооруженные конные латники с лица- ми, закрытыми забралами шлемов. Как на символ городских вольностей, противостоящих власти государей и сеньеров, мож- но указать на группу из трех человек: двое горожан с откры- тыми лицами гордо сопровождают в плен очень этим сму- щенного рыцаря в латах. «Буржуа», маленькие городские отечества-абсурдные, «удобные» расхожие слова. В. Зомбарт очень настаивал именно на зарождении некоего нового общества и в еще большей мере- нового образа мышления Он писал: «Если я не ошибаюсь, как раз во Флоренции к концу XIV в. впервые встречается закон- ченный буржуа» "". Что же, если угодно ... На самом-то деле за- хват власти в 1293 г. главными цехами (Arti maggiori) -цехами суконщиков и красильщиков (Arte di Calimald) - был во Флорен- ции победой старых и новых богачей, победой духа предприни- мательства. Зомбарт, как обычно, предпочитал ставить пробле- му в «ментальном» плане, рассматривая эволюцию рациональ- ного мышления, вместо того чтобы заниматься эволюцией общества или даже экономики из-за боязни при этом последо- вать по пути, проложенному Марксом. Сложился новый образ мышления, в общих чертах-образ мышления еще раннего западного капитализма, совокупность правил, возможностей, расчетов, умения жить и обогащаться одновременно. То была и рискованная игра: ключевые выраже- ния торгового языка «удача», «случай», «благоразумие», «осмо- трительность», «обеспечение» (fortuna, ventura, ragione, prudenza, sicurta) устанавливают пределы риска, от которого надлежит се- бя обезопасить. Конечно же, не было больше речи о том, чтобы жить по образу и подобию знати только сегодняшним днем, ху- до ли, хорошо ли стараясь поднять свои доходы до уровня рас- ходов; притом все определялось именно расходами. А потом- будь что будет! Купец будет беречь свои деньги, будет рассчитывать затраты в соответствии с доходами, вложения-в соответствии с прибылью от них. «Песочные часы» переверну- лись должным образом. Купец будет экономить и свое время: уже тогда один купец заявил, что chi tempo ha e tempo aspetta, tempo perde^. Переведем вольно, но логически правильно: «Время - деньги». На Западе капитализм и города-это было в основе своей одно и то же. Л. Мамфорд считает, что «зарождающийся капи- тализм», заменив власть «феодалов и цеховой буржуазии» властью новой торговой аристократии, взорвал узкие рамки средневековых городов. Да, несомненно-но с тем, чтобы в ко- нечном счете объединиться с государством, победившим горо- да, но унаследовавшим их учреждения, их образ мышления и со- вершенно неспособным без них обойтись ^. Важно то, что, даже придя в упадок как община, город продолжал занимать почет- ное место и управлять всем, действительно или хотя бы по види- мости служа государю. Богатство государства все еще будет его богатством: Португалия сводилась к Лиссабону, Нидерланды к Амстердаму, первенство Англии-это первенство Лондона. столицы, которая после бескровной революции 1688 г. сделала Англию своим подобием. Органический порок экономики им- перской Испании заключался в том, что она свелась не к [како- му-то] могущественному городу, свободному, способному про- изводить что ему угодно и самому обеспечивать подлинную экономическую политику, а к Севилье, пребывавшей под надзо- ром, разлагаемой казнокрадами-«чиновниками» и давно уже на- ходившейся под господством иностранных капиталистов. И точно так же, если Людовику XIV не удалось основать «коро- левский банк», несмотря на различные проекты (1703, 1706, 1709 гг.), то потому, что перед лицом монархической власти Па- риж не представлял города-убежища, свободного в своих дей- ствиях и отвечающего сам за себя.

ПОДДАЮТСЯ ЛИ МОДЕЛИРОВАНИЮ ФОРМЫ ЗАПАДНОГО ГОРОДА? Говоря об этом, представим себе историю городов Европы, включающую все их формы-от греческого города до города XVIII в., т. е. все, что [Западная] Европа смогла построить у се- бя и за своими пределами, в московской Восточной Европе и по другую сторону Атлантики .Существует тысяча способов клас- сифицировать этот материал в соответствии с его политически-, ми, экономическими или социальными характеристиками. По-, литический подход: выделять столицы, крепости, администра-. тивные центры в полном смысле этого последнего слова. ' Подход экономический: выделять порты, центры караванной \ торговли, торговые города, промышленные города, финан- / совые центры. Социальный подход: составить перечень горо- ', дов-рантье, церковных, княжеских резиденций, ремесленных ' центров_^Это означает принять ряд хорошо знакомых катего- \ рий, подразделяемых на субкатегории, которые способны отра- зить всякого рода местные вариации. Классификация такого ро- да имеет свои преимущества не столько для изучения проблемы города, взятой в целом, сколько для изучения той или иной эко- номической системы, четко ограниченной во времени и в пространстве. Напротив, некоторые различия, более общие и рассматри- ваемые в контексте прошлой эволюции, предоставляют нам возможность классификации, более полезной для наших целей. Говоря упрощенно. Запад в ходе своего исторического опыта^ знал три основных типа городов: города открытые, т. е. не от- личавшиеся от своей округи и даже смешивавшиеся с нею (А); города, замкнутые в себе, закрытые в самом точном значении этого слова, стены которых в гораздо большей степени опреде- ляли границы сущности, нежели владений (В); наконец, города, находившиеся под опекой, понимая под последней целую гамму известных форм подчинения государю и государству (C^J А в общем предшествовало В, В предшествовало С. Но этот порядок не имел ничего общего со строгой последователь- ностью. Речь шла скорее о направлениях, о масштабах, в ко- торых развертывалась сложная судьба западных городов-го- родов, которые вовсе не развились все в одно время или одинаковым образом. Далее мы увидим, подходит ли эта «ре- шетка» для классификации городов всего мира. Тип первый: город античного образца, греческий или рим- ский, открытый в сторону своих деревень и на равной ноге с ни- ми ^о, В своих стенах Афины принимали как полноправных граждан не только всадников-эвпатридов, но и дорогих сердцу Аристофана мелких крестьян-виноградарей. Как только над Пниксом * поднимался дым маяка, крестьянин по этому сигна- лу являлся в город и в народное собрание, где он будет заседать среди равных. В начале Пелопоннесской войны вся сельская Ат- тика сама искала укрытия в великом городе и обосновывалась там, пока спартиаты уничтожали поля, оливковые рощи и дома. Когда спартиаты с приближением зимы уходили, мелкий дере- венский люд отправлялся назад, к прежним местам обитания. Фактически греческая городская община представляла соедине- ние какого-то города с его обширной сельской округой. Если это выглядело так, то потому, что города едва только зароди- лись (для такого масштаба одно-два столетия-очень мало), едва выделились из деревенской туманности. Больше того, не было речи о выделении ремесленного производства, этою ябло- ка раздора, которое узнают в будущем. Афины, правда, имели предместье горшечников, где жили их гончары, но у тех были лишь небольшие лавчонки. Пирей служил для Афин портом, где кишели метеки*, вольноотпущенники и рабы и где утвердились ремесла (не будем говорить о промышленности или о предын- дустрии). Этой деятельности противостояли предрассудки пре- зиравшего ее земледельческого общества: и, следовательно, она оставалась занятием чужаков или рабов. А главное, процвета- ние Афин длилось недостаточно долго, для того чтобы там на- зрели и выдвинулись на передний план политические и со- циальные конфликты «на флорентийский манер». Можно лишь едва заметить некоторые симптомы. К тому же в деревнях были свои ремесленники, свои кузницы, куда зимой приятно было зайти погреться. Короче, индустрия была зачаточной, чуж/юй обществу и скромной. И точно так же. если пройтись по разва- линам старых римских городов, то, выйдя из ророт. cp»'sy лс оказываешься в совершенно сельской местности: не было пред- местий, а это значит, не было промыслов, не было активного ре- месла, хорошо организованного на собственной герритории. Тип закрытого города, замкнутой в себе крохотной и самодо- статочной единицы,-это средневековый город. Пройти за его крепостные стены-это было то же, что пересечь государствен- ную границу в сегодняшнем мире. По другую сторону преграды вы могли потешаться над соседом: он больше ничего не мог вам сделать. Крестьянин, который отрывался от земли и доби- рался до города, сразу же становился там другим человеком: он был свободен, т. е. отбрасывал известные ненавистные ограни- чения (ради того, чтобы признать другие, смысл которых он да- леко не всегда угадывал заранее). Но это было неважно! Пусть его сеньер требует его выдачи: если город принял крестьянина, последний может посмеиваться над этим. В XVIII в. в Силезии, а в России вплоть до XIX в. еще можно было столкнуться с та- кого рода претензиями, вышедшими из употребления в иных местах. Правда и то, что если города и легко открывали свои ворота, то еще недостаточно было в них войти, чтобы сразу же стать ис- тинной частицей общины. Полноправные граждане были мень- шинством, ревниво [оберегавшим свои права], маленьким горо- дом в самом городе. В 1297 г. Венеция стала как бы цитаделью богачей благодаря «закрытию Большого Совета» (to serrata)**. Венецианские нобили сделались замкнутой кастой, и на века. И врата этой цитадели открывались перед кем-либо в редчайших случаях. Ниже нобилей категория простых граждан (cittaclini) была, несомненно, более доступна. Но Синьория очень рано со- здала два типа гражданства: de mtus и de intus et extra, пер- вое-«частичное», последнее-полноправное. Да еще требова- лось 15 лет постоянного проживания в городе, чтобы иметь право добиваться первого, и 25 лет-для получения последнего. Из этого правила мало было исключений: оно было не только формальным, но и отражало определенные подозрения. Сенат- ский декрет 1386 г. даже запретил новым горожанам (в том чис- ле и полноправным) непосредственно торговать в Венеции с не- мецкими купцами в «Немецком дворе» (Fondego dei Tedeschi) или вне его. Городской мелкий люд был не менее недоверчив и враждебен по отношению к новоприбывшим. По словам Мари- не Сануто, в июне 1520 г. простонародье ругалось с крестьяна- ми, которые только что прибыли с материка, завербованные в качестве гребцов на галеры или солдат. Им кричали: «Лодыри! Убирайтесь пахать!» {«Poltroni! Ande ararb))^. Разумеется, Венеция-это крайний пример. К тому же сохра- нением своей конституции до 1797 г. она будет обязана своему аристократическому и отчаянно реакционному режиму и в не меньшей степени завоеванию в начале XV в. Terre Ferme -мате- риковых областей, которое распространило ее власть вплоть до Альп и до Брешии. Венеция будет последним полисом Запада. Но и в Марселе XVI в., чтобы получить скупо жаловавшееся гражданство, нужно было иметь «десять лет постоянного про- живания, владеть недвижимым имуществом, жениться на го- родской девице». В противном случае вы оставались в общей массе неграждан города, «manans», деревенщины. Такое узкое понимание гражданства было правилом повсюду. На всем протяжении этого обширного исторического опыта без конца замечаешь яблоко раздора: кому принадлежали про- мышленность, ремесла, их привилегии, прибыли от них? Факти- чески-городу, его властям, его купцам-предпринимателям. Они станут решать, следует ли лишить (или попытаться ли- шить) сельскую зону города права прясть, ткать, красить, или же наоборот, выгода заключается в том, чтобы его предоста- вить. Как показывает история любого города, взятого самого по себе, в этом движении туда и обратно все бывало возможно. В городских стенах все, что касалось труда (не решаешься без оговорок сказать «промышленности»), регулировалось или должно было регулироваться так, чтобы ублажить ремесленные цехи, которые обладали монопольными правами, исключи- тельными и нечетко разграниченными, правами, которые во время смехотворных конфликтов, легко возникавших из-за этой нечеткости, [люди] отстаивали с яростью и ожесточением. Го- родские власти не всегда сохраняли контроль над положением. Чуть раньше или чуть позже цехи с помощью денег закрепляли за собой преимущества-явные, общепризнанные, почетные и освященные деньгами и властью. В Париже «Шесть корпора- ций» (суконщики, бакалейщики, галантерейщики, меховщики, чулочники и золотых дел мастера) с 1625 г. были городской ку- печеской аристократией. Во Флоренции ее составили цех сукон- щиков (Ai'fe della Land) и цех красильщиков (Arte di Calimala), за- нимавшийся крашением привозимых с Севера суровых сукон. Но ничто не показывает эти старинные реальности лучше, чем музеи германских городов. Например, в Ульме каждая корпора- ция имела своего рода картину, выполненную в виде триптиха: на боковых панно-сцены, характерные для ремесла, а в центре, как в драгоценном семейном альбоме, бесчисленные маленькие портреты, напоминающие о поколениях мастеров, которые на протяжении веков сменяли друг друга в этой корпорации. И даже более выразительный пример: еще в XVIII в. город Лондон и подчиненные ему поселения, прилегавшие к его сте- нам, были владением мелочных, безнадежно устаревших, но мо- гущественных цехов. В 1754 г. осведомленный экономист отме- чал: если Вестминстер и предместья пребывают в состоянии непрерывного подъема, то причина этого очевидна. «Эти пред- местья свободны и предоставляют открытое поле деятельности любому предприимчивому гражданину, тогда как Лондон вскормил в своих стенах 92 такие компании с исключительными правами всякого рода, [корпорации], многочисленных членов которых ежегодно можно увидеть украшающими бестолковой пышностью шумное торжество лорд-мэра» ^. Остановимся на этой прекрасной картине. И оставим в стороне, по другую сто- рону границ организации труда (вокруг Лондона или в иных ме- стах) свободные ремесла, вне сферы влияния глав ремесленных цехов и их должностных лиц, одновременно служивших и стес- нением и защитой. Последняя категория: города, находящиеся под опекой цен- тральной власти, первые города современного типа. В самом деле, с того момента, как государство прочно укрепилось, оно насильственным или ненасильственным путем заставило города повиноваться, делая это с инстинктивным упорством,-и так по всей Европе, куда бы мы ни обратили взор. Таким образом без лишних слов действовали Габсбурги и Святой престол, немец- кие князья и Медичи или французские короли. И за исключе- нием Нидерландов и Англии, города были приведены к покорности. Взгляните на Флоренцию. Медичи подчиняли ее не торо- пясь : во времена Лоренцо Великолепного все делалось чуть ли не с изяществом. Но после 1532 г., с возвратом Медичи к вла- сти, дело ускорилось. В XVII в. Флоренция уже только резиден- ция двора великого герцога: последний завладел всем-деньга- ми, правом распоряжаться, распределением почестей. Галерея, бывшая, в общем-то, потайным ходом, позволяла государю из дворца Питти на левом берегу Арно перейти через реку и явить- ся в Уффици. Эта изящная галерея, которая и сегодня суще- ствует на Понте-Веккьо, была той нитью паука, которая ему по- зволяла, находясь на краю сети, контролировать опутанный им город. В Испании коррехидоры, как бы «интенданты» городов, под- чинили «коммуны» воле короны. Конечно, последняя оставила мелкой местной знати отнюдь не малые прибыли и суетные по- чести местной администрации. Король созывал делегатов го- родских советников -рехидоров (на которых «работала» про- дажность должностей) всякий раз, как собирались кортесы, чопорные сборища, которые, правда, охотно представляли ко- ролю свои жалобы, но зато единодушно вотировали королев- ские налоги. Во Франции «добрые города» держались за приви- легии своих муниципалитетов и свои многообразные фи- скальные льготы, но и они были покорны. Декларацией от 21 декабря 1647 г. королевское правительство повелело удвоить их ввозные пошлины... и присвоило добрую их половину. Париж, такой же послушный, часто заставляли помогать королевской казне; он стал и базой обширной финансовой операции с так на- зываемыми рентами на Ратушу. Даже Людовик XIV не покидал столицу: по правде говоря, Версаль не был отделен от близле- жащего огромного города, а королевская власть всегда имела обыкновение кружить вокруг могучего города (которого она также побаивалась). Она пребывала в Фонтенбло, в Сен-Жер- мене, в Сен-Клу; в Лувре она находилась на краю, а в Тюильри - почти что вне пределов самого Парижа. Не правда ли, упра- влять этими чересчур населенными городами было удобно издали, во всяком случае время от времени? Филипп II все вре- мя находился в Эскуриале, а Мадрид только начинался. Позже герцоги Баварские пребывали в Нимфенбурге, Фридрих П-в Потсдаме, императоры-рядом с Веной, в Шенбрунне. Впрочем, возвращаясь к Людовику XIV, заметим, что он тем не менее не забывал укреплять свою власть в самом Париже и поддержи- вать там свой престиж. Это в его правление были построены две главные королевские площади: Виктуар и Вандомская; при нем предприняли «величайшее строительство» Дома инвалидов. Бла- годаря ему Париж открылся в сторону близлежащей сельской местности по образцу городов барокко, когда проложили широ- кие подъездные дороги, по которым тянулись экипажи и на кото- рых устраивались военные парады. И фактически еще важнее, с нашей точки зрения, было учреждение в 1667 г. должности лей- тенанта полиции с широчайшими полномочиями. Второй обла- датель этого звания, маркиз д'Аржансон, назначенный на этот высокий пост тридцать лет спустя, в 1697 г., создал, как объяснял Себастьен Мерсье, «механизм-не такой, какой действует ныне; но он первым изобрел главные пружины и передачи. Говорят даже, будто ныне этот механизм действует сам собой» ^.

том 2